Апофеоз феминизма

Барочная волшебница Генделя Альцина добралась до Перми

Альцина - Татьяна Куинджи, Руджеро - Татьяна Полуэктова, Брадаманта - Надежда Бабинцева

Пермская опера, возникшая как постоянно действующий театр в сезоне 1870/71 гг., всегда славилась и великолепными голосами, и нестандартным репертуаром, и мощными традициями (всемирно известная пермская школа балета и вовсе не требует комментариев). Список великолепных голосов, звучавших с пермской сцены в разные времена, может занять все оставшееся место, поэтому напомним хотя бы самые краеугольные: Клавдия Кудряшева, Светлана Данилюк, Эльвира Шубина, Лилия Соляник, Наталья Ерасова, Александр Сибирцев, Эдуард Пелагейченко, Михаил Кит, Грайр Ханеданьян и многие-многие другие. Последнее десятилетие жизни театра, связанное со сменой поколений в исполнительском составе и музыкальном художественном руководстве, было нелегким и противоречивым, но главный режиссер Георгий Исаакян и недавно вернувшийся в театр (из Уфы) в качестве главного дирижера Валерий Платонов, кажется, в состоянии пройти сквозь все рифы на ясный огонь.

Один из самых интересных оперных режиссеров нового поколения, молодой и подающий большие надежды режиссер Георгий Исаакян многие из этих надежд оправдал и на наших глазах, несмотря на 35-летний возраст, перешел в разряд молодых мэтров – на счету нынешнего худрука Пермского театра оперы и балета имени П.И.Чайковского более чем экстравагантные трактовки классики («Пиковая дама», «Дон Паскуале» и «Так поступают все» в Перми, «Князь Игорь» для фестиваля Мариинского театра в «Метрополитен»), первые в России постановки «Клеопатры» Массне и «Лолиты» Щедрина, спектакли во многих российских оперных городах и за рубежом. Демонстративно не признаваемый Национальной театральной премией «Золотая маска» (наградой вполне условной), Исаакян удостоен вполне осязаемой Государственной премии России за постановку «Оперной Пушкинианы». В богатой культурными традициями Перми он создает свою традицию, свою маленькую Европу.

Ни для кого не секрет, что в России судьба барочной музыки и в частности большого оперного наследия Георга Фридриха Генделя пока не сложилась или только начинает складываться. Несмотря на отдельные прецеденты в далеком и не столь далеком прошлом («Юлий Цезарь» Бориса Покровского в Большом и Камерном театре, «Ксеркс» в Оперной студии Консерватории и от Английской Национальной оперы, «Альцина» на гастролях театра «Эстония» и Рижской оперы) генделевские партитуры не стали, как в Германии или Англии, хлебом нашего оперного театра. Каждому, как говорится, свое. Тем не менее тоска по неосуществимому в настоящем идеалу гармонии, красоты и гуманизма заставляет наших режиссеров и дирижеров рваться назад, в глубины музыкальной истории.

У новой пермской «Альцины» своя житейская предыстория. Ставя некоторое время назад по контракту в Ирландской Опере в Дублине, Исаакян подружился с дирижером Дэвидом Хейзелем, большим фанатом Генделя. Американец по происхождению, Хейзель в начале 80-х перебирается в Германию, где работает в разных городах и в конце концов поселяется (и живет до сих пор) в Галле, родном городе Генделя – именно там находится самый полный и точный архив генделевских партитур. Затем его творческая жизнь протекает во Франции, где он прошел путь от ассистента Ливайна и Синополи на постановках в «Опера Бастий» до музыкального руководителя парижской «Опера комик». Хейзелю довелось также ставить и дирижировать в Байройте, Женеве, Копенгагене и Ницце, а ныне он музикдиректор «Сакаи Сити Опера» в Осака. Летом он будет дирижировать премьерой «Сказок Гофмана» на Савонлиннском фестивале. По-американски высокий и крепкий, с абсолютно голым скальпом, обаятельный и увлеченный, Хензель разрушает расхожие представления о внешнем имидже дирижеров, а в своей трактовке старинной музыки отказывается от следования догмам аутентизма, считая их весьма искусственными и надуманными. Его краеугольные принципы – играть музыку барокко только после изучения рукописей, играть обязательно на сегодняшних инструментах, играть, импровизируя, как это и было в эпоху Баха-Генделя.

В Перми сначала планировалось обычное концертное исполнение «Альцины», но – неисповедимы пути вдохновения – получился спектакль. Пленившись игрой любви и случая, Исаакян вместе с художником из Новосибирска Игорем Гриневичем и художником по свету из Москвы Сергеем Мартыновым задумал этакий восьмимартовско-феминистский хрустальный дворец. Для этого пришлось все роли кастратов отдать женским голосам и забыть про двух оставшихся мужских персонажей – тенора и баса. Но главным риском, не художественным даже, а скорее моральным, стали купюры многих арий, балетных номеров и всех (!) речитативов (партитура сокращена серьезно, примерно на одну треть) – «Альцина» у нас опера более чем малоизвестная, и публика, какой бы разборчивой она ни была в Перми, конечно, не обиделась на сокращения, но вот как быть перед лицом вечности? Но с другой стороны, каким еще другим способом было вывернуться, чтобы хронометраж спектакля не превышал пределов терпения зрителя? Гамлетовские вопросы…

Спектакль начинается с мерцающих в темноте зеркальных бликов, с плеска прибрежных волн и печального голоса невидимого Исаакяна, который вводит в курс дела и по ходу действия когда нужно заменяет электронное табло с бегущей строкой перевода (до этой роскоши театр пока не разжился). С первыми звуками сочного и, может быть, несколько тяжеловатого оркестра мы попадаем в гофмановскую с примесью Гринуэя атмосферу моря и магии. В зеркальный дизайн, как в своеобразную рамку, удачно вписываются не только морские раковины, жемчуг, коралловые ветви, хрустальные коринфские колонны и магический кристалл, но и видеопроекции живой природы. И живые люди тоже: хор изображает «волны», миманс – пленников Альцины, превращенных ею в скалы, стены, деревья и причудливых животных. Даже солистам оркестра, хотя прием и не нов, отведена в спектакле декоративная роль на авансцене во время их инструментальных соло.

Трудность оперы для режиссера в том, что контуры рыцарского сюжета Ариосто теряются в веренице красивых арий: то быстрых, то медленных, то ламентозных, то фуриозных. Но не пересказом сюжета увлечен Исаакян – словно импровизируя, плетет он венок сонетов и фантазий на гетевскую тему ускользающей вечной женственности. А наличие в пермском театре сильнейшего женского батальона, своих собственных Бордони и Куццони – Татьяны Полуэктовой (Руджеро) и Татьяны Куинджи (Альцина) дает возможность удваивать эффект любой мизансцены. Автор этих строк, помнящий г-жу Полуэктову и в моменты первых взлетов, и в «бесформенном» состоянии, до сих пор находится под впечатлением неизъяснимого, какого-то сверхчувственного магнетизма этой артистки, которая щеголяла на премьере блестящими кавалерскими качествами, неженским интеллектом, умным звуком и приятно удивила перестройкой своего голоса в меццовый регистр. Во всяком случае Амнерис она уже поет… Никто не спорит, что более известная в столицах обладательница «Золотой маски» г-жа Куинджи – мастерица в духе Сары Бернар, однако музыка Генделя это не Берг и не Щедрин и как лакмусовая бумажка выявляет бедность вокальных данных любой певицы. А в столь харизматической партии, которую пели самые породистые из примадонн (Джоан Сазерленд, Арлен Оже, Кэрол Ванесс, Рене Флеминг), хочется слышать и роскошь тембра, и красоту кантилены, и полноценные, взятые голосом, а не химией, крайние ноты, как внизу, так и наверху. Но должное мастерству Куинджи все-таки воздаешь, особенно когда смотришь спектакль второй исполнительницы Альцины – Натальи Князевой, которая с несравнимо более богатым голосом (сопрано центрального типа) не выходит за рамки простого сольфеджио. Примерно то же ощущение оставляет и второй Руджеро Татьяны Аникиной. 

То, что в Перми нашлось сразу несколько составов на столь трудную оперу, уже само по себе феномен. Но этого было бы мало, если б не скрупулезная работа дирижера над стилем и штрихом старинной музыки. Особой стильностью и тонкостью отделки отличается пение сестры Альцины Морганы – обаятельной Айсулу Хасановой, обладательницы теплого серебристого тембра и виртуозной колоратуры. Более «русской» выглядит в той же роли опытная Людмила Терещенко. В партии Брадаманты, невесты Руджеро, разыскивающей жениха в мужской одежде, каждая по-своему убедительны более графичная, нервная Надежда Бабинцева и с ее высоким, матовым меццо моцартовского типа и более вальяжно-женственная Татьяна Каминская с ее пышным глубоким меццо, почти контральто. По-мальчишески трогательна Елена Шумкова (высокое сопрано) в роли сына одного из пленников Альцины Оберто. Самых добрых слов заслуживает работа хора под руководством тонкого музыканта Владимира Васильева.

Убедиться в том, что оперная жизнь Перми бьет ключом, вскоре смогли и москвичи – в начале апреля Пермская опера (не без помощи Театра Дружбы народов) показала в помещении «Новой оперы» два своих козырных спектакля: «Клеопатру» с Полуэктовой и «Лолиту» с Куинджи. Но это уже совсем другая история и совсем другой феминизм.

Андрей Хрипин

Пермь-Москва