БРАНДАУЭР УСИЛИЛ ШЁНБЕРГА

Московские «Песни Гурре» – событие месяца

О приезде звезды мирового кино, незабвенного Мефисто – Клауса Марии Брандауэра в Москве мало кто знал, рекламы не было почти никакой, шума тоже, никаких особо важных государственных и культурных персон в зале не наблюдалось. Тем не менее популярный австриец приехал отдать дань своему соотечественнику Арнольду Шёнбергу и принял участие в российской премьере удивительной кантаты «Песни Гурре». Двумя днями раньше президент с высшим культурным эшелоном посетили далеко не лучшее на свете исполнение «Руслана и Людмилы» в Большом театре (с которого ушли) – право, жаль, что не «Песни Гурре», ставшие акцией большого просветительского, культуртрегерского значения (исполнение происходило в рамках Дней интеллектуальной собственности в Российской Федерации). И если героем марта был Кент Нагано с РНО и си-минорной мессой Баха, то событием апреля, наряду с начинающимся Пасхальным фестивалем, хочется назвать именно «Песни Гурре», прозвучавшие с Новой сцены Большого театра в Страстную субботу.

Пророк новой музыки, но поклонник Вагнера и Брамса, скромный гений сам и воспитатель таких гениев, как Берг и Веберн, изобретатель атонализма и додекафонии, Шёнберг – уникально редкий гость в нашей музыкальной повседневности, в то время как любая европейская столица слышит его никак не реже одного раза в неделю. Однако и на Западе «Гурре» исполняется редко. Эта вокально-симфоническая фреска, больше известная по записям, относится к раннему романтическому (еще тональному) периоду Шёнберга  – здесь перед нами любопытный синтез поствагнерианства, позднего романтизма и совершенно необычной эстетики, по-новому трактующей диссонанс. Сочинение «Песен Гурре» (1909-1911) шло трудно, с постоянными перерывами на заработок хлеба насущного, когда, по его собственному признанию, композитор был вынужден отвлекаться на инструментовку опереток. Сочетание Старого и Нового – в этом весь Шёнберг того времени. Кумиром композитора был Малер с его типично романтическим стремлением к монументальности. Так и у Шёнберга обычные оркестровые песни, пройдя через таинство симфонизации, вырастают в гигантское по масштабам и исполнительскому составу произведение с небывало громадным оркестром и двумя хорами (мужским и смешанным). Если искать близкий аналог, то это малеровская Восьмая симфония «тысячи участников».

Поэтический текст датского поэта Йенса Петера Якобсена в немецком переводе Роберта Арнольда основывается на старинном датском сказании. Король Вальдемар Шестой Оттердат, живший в 14 веке, тайно любил прелестную маленькую Тове. Королева Хельвига из ревности велела ее убить. В замке, носившем название Гурре, король умер от тоски и горя. По народной легенде каждую ночь призрачная дружина во главе с королем охотилась в окрестных лесах.

Кантата состоит из трех не равных по размеру частей. Все номера обрамлены оркестровыми интерлюдиями и постлюдиями. Первая часть – история любви и умертвия в чередующихся монологах влюбленных – завершается изумительной по красоте песней Лесной голубки, оплакивающей бедную Тове (роль этого ламенто подобна Траурному маршу в «Гибели богов» Вагнера). Вторая часть – короткий горестный монолог Вальдемара, бросающего упреки Господу за несправедливость жизни. Третья по принципу контраста объединяет монологи короля-призрака, брутальные песни Крестьянина и гротескный монолог юродивого Клауса Нарра (аналог шекспировского шута), хоровые песни вассалов, оркестровые эпизоды и мелодекламацию с участием чтеца (это и был Брандауэр). Венчает кантату всеочищающий, мощный торжественный финал – Гимн восходящему солнцу и красоте природы.

Инициатор и музыкальный руководитель революционного для Большого театра проекта главный приглашенный дирижер Николай Алексеев после невразумительной «Снегурочки» триумфально реабилитировал себя в глазах московской публики. Целеустремленно ведя махину оркестра сквозь искусы модернистских красот и нечеловеческих звучностей вперед к восходу солнца, маэстро добился необходимой степени нагнетания экстаза, не выходя при этом из рамок строгости и академических приличий. Оркестр Большого, подкрепленный «Русской филармонией» Александра Ведерникова, на сей раз радовал своей полноценностью. Капелла России под управлением Валерия Полянского, усиленная хором Льва Конторовича и… подзвучкой, также была достойна музыки.

И все-таки самое главное условие успешного исполнения «Гурре» - адекватный кастинг солистов. К счастью, оно было выполнено, если не на все сто, то на девяносто девять процентов точно (один процент в минус – на долю высоченного и молодого британского новозеландца Пола Уэлана с его негнущимся топорным басом, но партия Крестьянина мала и не портит погоды). Стилистическое лидерство в интернациональном квинтете с первых же тактов пения захватила вдохновенная любовная пара. Большой и трогательный мужчина, австралиец с мировой карьерой и Байрейтом за пазухой Гленн Уинслейд – тенор, обладающий темной баритональной краской внизу и сверкающий вагнеровской сталью в верхнем регистре; перекрывать оргазмирующее фортиссимо оркестра ему раз плюнуть. Статная нордическая красавица из Гамбурга Мелани Динер (ученица таких див, как Сена Юринач и Бригитта Фассбендер) «засветилась» прежде всего как моцартовская примадонна нового поколения; для самых громких европейских проектов ее выбирают лучшие из лучших – Аббадо, Мути, Булез, Арнонкур, Нагано, Питер Брук. Конечно, это не Джесси Норман из эталонной записи Озавы – и хорошо. Динер делает Тове очень по-своему, более лирично и тонко, интеллигентность и страсть идут рука об руку.

Достойно вошла в ансамбль другая красавца мариинское меццо Марианна Тарасова – русская школа и несколько широковатый по сравнению с западными коллегами звук не помешали ей в плаче Лесной голубки нарисовать экспрессивный образ похоронной процессии с горестными возгласами мировой скорби. Литовский тенор Альгирдас Янутас был приемлем в партии шута Клауса. И, конечно, публика, среди которой преобладали иностранные гости, ждала третьей части и появления Рассказчика – Брандауэра. Завершающая кантату пантеистическая мелодекламация «Дикая охота летнего ветра» в его исполнении – маленький шедевр, в котором Брандауэр показал себя человеком-оркестром, владеющим не только традиционной сценической речью, но и речитацией, переходящей то в шепот, то в полупение.

Когда солнце взошло, зал разразился такой овацией, какую недавно открытая Новая сцена еще не слышала. И что самое удивительное – публика единодушно встала и стоя трижды вызывала дирижера и солистов. Оказывается, у нас способны любить не только балет и итальянскую оперу. Если пришло время любить Шёнберга, стало быть нация растет. Жаль только, что проект одноразовый.

Андрей Хрипин