Несмотря
на свои консервативные предпочтения вечно молодая 400-летняя дама
по имени опера все так же успевает следовать капризам моды и хочет
соответствовать скоростному стилю нового века. Вот и старая добрая
Королевская опера «Ковент Гарден» в Лондоне обновляется. Недавняя
реконструкция преобразила театр в красивый и комфортабельный оперный
комплекс, оснащенный по последнему слову техники. Новые стены, само
собой, подразумевают и новую творческую атмосферу, создать которую
способны только новые люди. С этого сезона преемником Бернарда Хайтинка
на посту музыкального директора «Ковент Гарден» стал 43-летний англо-американец
итальянского происхождения Антонио ПАППАНО, заслуживший в предыдущие
десять лет мировое реноме не только в качестве
главного дирижера бельгийской оперы «Ла Монне» в Брюсселе,
но и серией оперных записей на фирме EMI. Смена музыкальных руководителей
в Королевской опере с ее пристрастием к стабильности – явление достаточно
редкое и напоминает наследование престола в королевстве. Хайтинк провел
на этом троне 15, а его предшественники, Дэвис и Шолти, соответственно
по 15 и 10 лет – нить традиции, как видите, прочерчивается достаточно
символично.
Оперная
карьера Тони, как везде ласково называют Паппано, определилась незаметно
для него самого, когда в 12 лет он стал аккомпанировать ученикам своего
отца, вокального педагога по призванию. Для осуществления заветной
мечты стать дирижером ему пришлось последовательно штурмовать все
ступеньки на лестнице профессии одну за другой. И хотя это происходило
достаточно быстро, не было никаких чудес и счастливых случайностей,
кроме дара свыше и умения работать. В Коннектикут Гранд Опера он начал
работать концертмейстером, репетитором хора и дирижером сценической
духовой банды, затем был приглашен коучем (аналог нашего ответственного
концертмейстера) в Нью-Йорк Сити Опера. Следующим этапом профессиональной
идентификации стали несколько лет, проведенные в ассистентах дирижера
в Барселоне, Чикаго, Франкфурте и на Байрейтском фестивале, где он
работал в команде Баренбойма над новой версией «Кольца нибелунга».
Первый реальный выход на дирижерский подиум состоялся в середине 80-х
в Дании, но уже тогда было очевидно, что рождается уникальный оперный
дирижер, любящий и знающий вокальную специфику. Мануальную
технику Паппано осваивал на ходу, но его экстраординарная музыкальность
и свежесть идей казались куда важней. Официальный оперный дебют состоялся
в 1987-м в Осло, и это была «Богема», с которой, кстати, маэстро тремя
годами позже дебютировал и в «Ковент Гарден». Ну а дальше музыкального
директора Норвежской оперы приглашают возглавить «Ла Монне», и эту
историю мы уже знаем лучше.
В «Ковент
Гарден» с момента своей первой «Богемы» Паппано больше не дирижировал,
даже после официального подписания контракта в 1999-м. Для своей инаугурации
маэстро выбрал немецкую музыку – две оперы ХХ века. Сентябрьской премьерой
оперы «Ариадна на Наксосе» Рихарда Штрауса «Ковент Гарден открыл новый
сезон, а уже в октябре Паппано выпустит «Воццека» Берга. Мы встретились
с Тони за несколько дней до открытия сезона. Несмотря на катастрофическую
занятость в те дни, он нашел время для интервью. И вот предупредительная
секретарь Розмари по петляющим театральным катакомбам приводит меня к кабинету музыкального
директора «Ковент Гарден». За этой внушительной дверью ожидаешь увидеть
что-то величественное, но все оказывается наоборот. Достаточно скромное
пространство с кабинетным роялем, рабочий стол, кресла для гостей.
По-домашнему располагающая обстановка. Но самый большой сюрприз –
человеческое обаяние Паппано, который не строит из себя небожителя,
держится на равных, открыто и просто. Маленький человечек с чаплинской
жилкой, излучает симпатию и тепло, но сквозь немного грустную улыбку
ощущается, что это человек дела и жестких принципов.
-
С какими ощущениями вы переступаете порог «Ковент Гарден» в новом
для себя качестве музыкального директора?
-
С большим удовольствием. Возвращаюсь сюда как домой. Это очень эмоциональное
событие в моей жизни, но смаковать радость особого времени нет. 1
августа я впервые вошел в свой рабочий кабинет, и в этот же день начались
репетиции «Ариадны», с которой мы начинаем сезон в сентябре. С другой
стороны, даже хорошо, что работа началась сразу – это наиболее удобный
случай, чтобы познакомиться с людьми, почувствовать атмосферу театра
и плавно войти в новый коллектив. Я восхищен архитектурой здания и
технической оснащенностью внутри – сегодня, после реконструкции, возможности
«Ковент Гарден» поистине безграничны. Ну, а о том, что в руки ко мне
попал изумительный инструмент, о котором можно только мечтать, и говорить
нечего: это блестящий оркестр, прекрасный хор, лучшие солисты со всего
света, квалифицированный технический персонал. Все на высшем креативном
уровне. Возможно, мы не имеем так много времени на репетиции,
как принято в других театрах, но профессиональные традиции Королевской
оперы позволяют нам делать все быстрее.
-
А священного трепета перед этими традициями не возникает?
-
Стараюсь держать себя в руках. Традиции в опере – это хорошо и настолько
же плохо. Целый сонм великих теней витает над этим подиумом и столько
же знаменитых маэстро продолжают дирижировать здесь сегодня. Удостоиться
чести наследовать им, войти в их число – конечно же, восхитительный
подарок судьбы, которая уже одним этим делает тебя частью истории.
Эти старые стены пропитаны памятью о выдающихся спектаклях и интерпретаторах,
каких уж нет сегодня, но с другой стороны, посмотрите – они же новые,
эти стены. Я обожаю старые книги, внимательно изучаю прошлое, но это
не становится для меня магическим пленом. Традиции не должны парализовать
творческую волю, и свою главную стратегическую задачу я вижу в том,
чтобы продвигать театр в будущее. И если речь идет о традициях, то
лучше создавать новые. На основе старых.
-
Призрак оперы за этот месяц вас еще не беспокоил? Дмитрий Хворостовский,
например, засвидетельствовал мне, что в таких «древних» театрах, как
«Ковент Гарден» или «Ла Скала», он кожей чувствует нечто витающее
в воздухе, и что в новых театрах вроде «Метрополитен» энергетика несравнимо чище.
-
Любой оперный театр просто обязан иметь своих фантомов – так уж повелось,
по крайней мере в Европе. И не столь важно, старый театр или новый.
Театр – это таинственное место, где не должно быть светло, где огромное
количество людей независимо от уровня их интеллекта получают удовольствие
от того, что сидят в темноте в состоянии тревожного ожидания, у нас
это называется «саспенс» (suspense). А мы со сцены и из оркестровой
ямы пытаемся в чем-то их убедить и зачаровать. Это какая-то магическая
иллюзия. Призрак оперы способен проникнуть в каждого.
-
Означает ли эксклюзив с «Ковент Гарден», что к нулю будут сведены
все ваши контакты с другими театрами, а также симфонические выступления
с другими оркестрами?
-
Да, я не буду дирижировать оперой вне Лондона, во всяком случае два
ближайших сезона. Я отказался также от всех иных своих административных
обязанностей (поначалу предполагалось, что я останусь в Брюсселе на
год дольше на принципах совмещения – но к общему удовлетворению стороны
решили отказаться от подобного компромисса). Полностью отдаюсь «Ковент
Гарден» и намерен посвящать
ему семь месяцев ежегодно. Достаточно разнообразный план спектаклей,
достаточно много записей на EMI.
За десять лет в «Ла Монне» у меня было приличное количество спектаклей
в других театрах, но теперь я нахожу, что это отвлекает, и на данном
этапе для меня гораздо продуктивнее иметь только один,
свой театр и служить ему верой и правдой. В этом плане
я домосед. Что касается, симфонических концертов, то на их подготовку
уходит гораздо меньше времени, чем на постановку оперы, и в этом сезоне
я буду дирижировать здесь Лондонским симфоническим, а также оркестрами
Чикаго, Лос-Анджелеса и Берлинским филармоническим. Намечается дебют
в Концертгебау с оркестром Нью-Йоркской филармонии и новые контакты
с оркестрами Баварского радио и академии «Санта Чечилия». Но в будущем
мне бы хотелось остановиться на каком-то одном оркестре – тут я тоже
однолюб.
-
Я слышал, что по ходу дела у вас возникли проблемы с исполнительским
составом «Ариадны». Удалось ли их разрешить?
-
Удалось, но человеческие потери всегда невосполнимы – так, с нами
больше нет Гёсты Винберга, замечательного шведского тенора, который
должен был петь Бахуса. У Натали Дессей серьезная операция на гортани,
и если все сложится удачно, то ее Цербинетта, возможно, украсит спектакль
позже, в декабре. Сюрприз – меццо-сопрано Петра Ланг в титульной сопрановой
партии, это риск, но риск просчитанный.
-
В чем, по-вашему, специалитет постановки?
-
Опера Рихарда Штрауса о том, как сочиняется и ставится опера; здесь
есть свой композитор, две соперничающие примадонны и, конечно, заказчик-спонсор.
Это квинтэссенция театра в театре, и нам хотелось бы вложить в спектакль
всю свою любовь к нашему жанру. Мы пытаемся сделать красиво, и я не
думаю, что красота – плохое слово для театра. Наша постановка комбинированная
и сочетает традиционное классическое видение с модерном.
-
Расскажите о своем музыкальном происхождении, о ваших учителях
в жизни и в профессии.
-
Я родился неподалеку от Лондона, в Эппинге, потом мы (мама, папа,
я и мой брат) жили в Вестминстере и Клэпхеме, а в 1973-м, когда мне
было 13, наша семья переехала в США, штат Коннектикут. Мой отец был
певец, тенор, но большой карьеры в опере не сделал – пересилило призвание
к педагогике. Вместе с мамой они преподавали вокал сначала в Миланской
консерватории, а потом везде, где жили. В шесть с половиной я начал
играть на пианино и каждый день с утра до вечера слушал папиных учеников,
а вскоре стал им аккомпанировать. Наш семейный педагогический «бизнес»
с моим участием продолжался и в Америке, в общей сложности около 12
лет. Я освоил большой репертуар и все теноровые партии отца. Так что
моя участь определилась достаточно рано. Три моих главных учителя
это мой педагог по фортепиано Норма Верилли, мой мастер по композиции
Арнольд Франкетти и Густав Майер, передавший мне из рук в руки профессию
дирижера. Но, пожалуй, решающее влияние оказал на меня Даниэль Баренбойм,
у которого в течение шести лет я был ассистентом в Байрейте. Если
бы не он, не знаю, удалось ли бы мне применить свои силы в опере так,
как это случилось, или нет.
-
Какие русские оперы вам довелось поставить?
-
«Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича в Брюсселе и «Евгений Онегин»
в «Метрополитен». Получил громадное удовольствие от работы с русскими
певцами Анатолием Кочергой и Владимиром Черновым. И очень сожалею,
что в свое время замечательную постановку «Хованщины» в «Ла Монне»
осуществил не я. Очень люблю русскую оперу и русский язык, хотя и
не говорю на нем. Это трудная, но невероятно увлекательная работа
вникать в тайны другой культуры. Вокальная фраза в русской опере развивается
по горизонтали, то есть почти так же, как в итальянской – начните
хотя бы с Глинки и дойдите до Чайковского. Но я дирижировал не только
русской оперой, но даже в большей степени русской симфонической музыкой,
и особенно часто Десятой симфонией Шостаковича.
-
Будет ли представлена русская опера в «Ковент Гарден»?
-
Конечно. В следующем сезоне я планирую новую постановку «Леди Макбет»,
а Семен Бычков приглашен на «Бориса Годунова».
-
Что вы думаете о русских певцах в итальянском репертуаре?
-
Материал фантастический, а выделка часто нулевая. Только что я записал
для EMI «Трубадура»,
где в главных партиях Роберто Аланья и Анжела Георгиу, а Азучену поет
Лариса Дядькова, и скажу честно, она меня восхищает, с ее стороны
все было здорово. Но это, скорее, исключение. Если
на репетициях я прошу русских певцов сделать, предположим,
«пиано» в нужных местах, они говорят «да, маэстро, да», и вроде бы
все получается. Но на спектакле, когда я уже не могу их поправлять,
они не делают ничего, кроме громкого звука – закрываются, начинают
думать только о вокале, забывая о драме и смысле слов. Их общий минус
– недостаток гибкости, коммуникативности, недопонимание коллаборативных
свойств нашей профессии. Временами вместо отклика чувствуется просто
стена. Я говорю сейчас плохие вещи, это горько, но правда. Русские
по-настоящему великолепны в своем родном репертуаре. Но я ни в коем
случае не хочу сказать, что русские все до одного такие. Есть и такие
прекрасные исключения, как Гулегина, Ларин, Галузин, Кочерга, Лейферкус.
Из тех, с кем я хочу и буду работать, назову еще Дмитрия Хворостовского
и Ольгу Бородину.
-
Много времени вы проводите в студии. Чем вас привлекает звукозаписывающий
бизнес? Или это все-таки искусство?
-
Это искусство в соединении с бизнесом – по-моему, очень современно.
Я счастлив, когда работаю в студии, меня восхищает сам процесс конструирования
оперы. В живом спектакле, конечно, больше непосредственности и энергетики,
но только в студии можно так интересно поэкспериментировать со звуком
и тембром. Только здесь возможен повтор, поиск совершенства, а в спектакле
зачастую много незапланированных случайностей. Короче говоря, я –
фанат студийной записи. Но это дорогое удовольствие во всех смыслах.
Проблема еще и в том, что с начала эры звукозаписи каждый большой
дирижер считал своим долгом записать все популярные оперы – в результате
сегодня мы имеем, я бы сказал, душераздирающе громадный выбор. Вы
приходите в магазин, и на вас смотрят двадцать разных «Кармен» и столько
же «Трубадуров»: какой выбрать? Где гарантия, что выберут твой? Поп-музыка
с ее быстро проходящими поветриями всегда нова и необычна, а классические
оперы на дисках все те же, что и сто лет назад. Ты стремишься вложить
что-то новое, но названия-то старые, и с этим не поспоришь.
-
Как сложился ваш сегодняшний день?
-
Утром у нас был рояльный прогон второго акта «Ариадны», после перерыва
«на чай» я провел первую оркестровую зиц-пробу с участием певцов,
но без костюмов и игры – мы прогнали всю оперу целиком. Потом в офисе
была деловая встреча по поводу коммерческих записей будущих премьер
«Ковент Гарден». Дальше – вы, а теперь я отправляюсь на массаж, потому
что мое тело смертельно устало. Вечерней репетиции сегодня не будет,
и я смогу немного побыть дома.
-
В Москве возобновляется традиция гастролей зарубежных оперных театров,
в сентябре на очереди Римская опера с «Тоской». Возможен ли визит
«Ковент Гарден» в Россию?
-
Было бы здорово, но финансово это очень трудно.
Андрей
ХРИПИН
