Новый спектакль на Новой сцене Большого театра исполняется на английском языке сборной антрепризной командой и больше напоминает фильмы Гринуэя, чем добропорядочную оперу. Это богемно-эпатажный лауреат «Золотой маски», режиссер и художник Дмитрий Черняков поставил оперу не менее эпатажного для своего времени русского американца Игоря Стравинского Rake’s Progress («Похождения повесы» в русской традиции или более точно – «Карьера распутника»). Именно такого экстравагантного хода и не хватало, чтобы восстановить репутацию Новой сцены, изрядно подмоченную растаявшей «Снегурочкой» (один из последних спектаклей вообще отменили из-за непроданных билетов). Именно современной оперы катастрофически не хватало Большому, застрявшему где-то в девятнадцатом веке, на боярских шубах и придворных кринолинах. Поэтому уже сама идея модернового «неоклассицизма» Стравинского с его «неправильностями» в восковом оперном музее выглядит как эстетическая революция.
Последняя опера Стравинского, самая сложная по форме и самая «нерусская» по духу, в России появлялась лишь однажды в Камерном театре Бориса Покровского, и разгадывать этот своеобразный культурологический коллаж предстоит уже новому русскому веку. Словно в кривом зеркале (которое, кстати, вы можете обнаружить в фойе первого этажа), в «Повесе» проносятся иронично стилизованные темы и сюжеты мировой оперы, начиная с Моцарта и Глюка. В игривых перепевках традиционных оперных штампов (каватина, кабалетта, сцена на кладбище, финальные куплеты и т.п.) идет веселая распродажа старой оперы. Сюжет навеян гравюрами англичанина Уильяма Хогарта из серии «Карьера распутника»: это история возвышения и падения юноши, прожигающего наследство. Но социальный пафос и нравоучительность Хогарта приобрели в либретто поэтов У.Х.Одена и Ч.Колмена гротескные, фантасмагорические черты. Появился и свой чёрт, в результате чего опера стала еще одной вариацией фаустовского мифа.
Место и время действия этой трагикомической сказки для взрослых – старая добрая Англия, злачный Лондон 18 века. Персонажи носят «говорящие имена»: «распутник», «черт», «тень», «истинная любовь». Как и в средневековом моралите, идет борьба Порока и Добродетели за Душу героя. Вот наивный и беспечный Том Рэквелл (тенор-дебютант из Петербурга Виталий Панфилов мил своей неопытностью). Вот его демонический компаньон Ник Шэдоу (эффектный баритон Сергей Москальков уверенно штурмует низкую басовую партию). Вот непорочная невеста Энн Трулав (сопрано Елена Вознесенская излучает тонны хрустальной нежности). Совращенный с пути истинного своим черным «альтер эго», герой бросает невесту и устремляется в Лондон, где ему обещано исполнение трех желаний. Но все приключения оборачиваются пародией. Наслаждение он находит в борделе Матушки Гусыни под звуки вальяжной джазовой польки (меццо-сопрано Маргарита Мамсирова сексапильна в самом кислотном смысле и даже пускает в ход язык), семейное счастье – в абсурдной женитьбе на цирковой диве, бородатой Бабе Турчанке (контральто Татьяна Горбунова величественна и громоподобна в своих скороговорках и ругательствах), а мечта о всеобщем благоденствии воплощается в дурацкой машине, выпекающей хлеб из мусора. И вот крах – дом и имущество Тома вкупе с Бабой Турчанкой в ритме вальса распродаются с молотка нахальным аукционщиком Селлемом (феерический шарж уморительного «человека-горы» Вячеслава Войнаровского). Черт-джентльмен дает отсрочку, предлагая на краю вырытой могилы поиграть в карты на жизнь и смерть, и…проигрывает. Раскаявшийся распутник спасает жизнь и душу, но теряет рассудок. В Бедлам, где он, вообразив себя Адонисом, призывает свою Венеру, приходит Энн, но поздно.
Режиссер ухитряется быть одновременно и консерватором, и новатором-провокатором. Пиетет перед классикой соблюден, правила приличия вроде бы не нарушены, но все рассказано по-новому, как в каком-нибудь сегодняшнем киноремейке. Но Черняков еще и большущий эстет уайльдовского толка, куртуазный смакователь детали, поклонник декадентской красоты, от которой один шаг в эстетику безобразного. Пристрастие режиссера к декоративности находит существенную подпитку в самом произведении, где нет и намека на реализм и психологию (предупреждение для поклонников правды жизни – этот спектакль не для вас). В каждом эпизоде свои ударные «гэги» и «примочки». Сцена в борделе сопровождается показом экстремальных форм нижнего белья (такой свободы артистки хора не демонстрировали еще никогда). Философское рассуждение Тома с самим собой о Природе превращено в телевизионное ток-шоу, где набриолиненный ведущий кривляется перед публикой-дурой (ну точь-в-точь «Большая стирка»). А в шутливом эпилоге разоблачившиеся персонажи читают по бумажке нехитрую мораль на русском языке (но дикция настолько плоха, что даже на родном языке нельзя понять ни одного слова, чего уж говорить про английский!).
Сцену и зал разделяет тончайшая тюлевая завеса, что дает возможность лидеру российского театрального света Глебу Фильштинскому творить чудеса выдумки, и все происходящее похоже на иллюзию, призрачно возникающую и так же бесследно растворяющуюся в дымке времени. Оркестр под управлением опытного петербургского дирижера Александра Титова демонстрирует кристальную медь и в целом звучит как хорошо отлаженный механизм – но скажите на милость, может ли быть острый и деликатесный Стравинский таким пресным? Впрочем, все мы слышим по-разному. Каждому – свое.
Андрей ХРИПИН
